Город Конаково (а следовательно, и весь Конаковский район) носит имя человека, о котором сегодня не так много известно. Не осталось ни одного портрета Порфирия Конакова. Памятник, который встречает каждого, кто приезжает в Конаково, на привокзальной площади, создавался по словесному портрету и по фотографиям его сестры Клавдии Конаковой, на которую, как говорят, Порфирий был очень похож. Иными словами, памятник – это Клавдия Конакова с усами. И все-таки кем же он был, Порфирий Конаков?
Когда в 1870 году купец Матвей Кузнецов купил фаянсовый завод в селе Кузнецово, он решил переселить в Кузнецово опытных мастеров и художников из Гуслиц и Гжели, где семья Кузнецовых держала такие же фарфоровые заводы. Кроме того, поскольку сам Матвей Кузнецов был старовером (поэтому в Кузнецово построили старообрядческую церковь), предпочтение при переселении отдавали его единоверцам. Всего в Кузнецово переехали 300 семей, и среди них семья Петра Ивановича и Аграфены Конаковых, которые приехали в Кузнецово с шестью своими детьми. Пять дочерей и единственный сын, Порфирий, который родился в Богородском уезде Московской губернии — именно там, как считалось, жили самые квалифицированные рабочие фарфорово-фаянсовой отрасли. Отец Порфирия Конакова сначала работал художником, расписывал готовые изделия, но потом его перевели варщиком люстра, специальной глазури для декорирования фарфора.
В те времена дети, родившиеся в рабочих семьях, рано или поздно сами становились рабочими, так было принято. Поэтому когда Порфирию исполнилось 12, он пришел на завод и стал учеником живописца Сергея Краснощекова, который считался лучшим мастером по росписи фарфора. Дело пошло неплохо, и уже через три года Порфирия назначили мастером. А еще через два года его отправили в Ригу, где купцы Кузнецовы купили такой же фарфоровый завод. Предполагалось, что в Риге молодой Конаков и сам научится у тамошних мастеров, и свое умение покажет. Однако что-то пошло не так…
Рига в конце XIX века была буквально наводнена представителями самых разных подпольных политических партий и движений. Особенно активно в Риге действовали марксисты, которые сделали ставку на рабочий класс и создавали марксистские кружки из числа рабочих. Порфирию Конакову едва исполнилось 18 лет, он никого не знал в Риге, скучал по дому и, скорее всего, с благодарностью отнесся к новым друзьям, которые стали приглашать его на собрания подпольного кружка. Здесь они изучали марксистские брошюры, читали нелегальные прокламации и объясняли рабочим, как на самом деле должно быть устроено справедливое общество.
Порфирий Конаков очень скоро стал постоянным посетителем заседаний подпольного кружка, а поскольку революционное подполье просто кишело провокаторами и осведомителями полиции, очень скоро его взяли «на карандаш» в местном жандармском управлении. Рижским жандармам было хорошо известно, что молодой Конаков примыкает к партии эсеров, участвует в создании подпольного профсоюза и вообще выполняет разные мелкие поручения руководителей подполья. Известна была и его подпольная кличка, говорящая о не очень серьезном отношении его идейных руководителей к Порфирию, – среди своих его звали Егоркой.
Тем временем в России грянула первая революция, отголоски которой докатились и до Риги. В начале 1905 года в городе случилось ЧП: пятеро неизвестных в масках напали на кассира фарфорово-фаянсовой фабрики, отобрали деньги, предназначенные для выдачи зарплаты, в том числе и золотые монеты, принадлежавшие самому кассиру, и скрылись. Поскольку почерк преступников четко указывал, что нападение организовали эсеры, в Риге начались аресты. Среди прочих арестовали и Порфирия Конакова, чью причастность к «эксу» следствие так и не установило (а в советское время, желая оправдать революционеров-грабителей, и вовсе писали, что никакого ограбления не было, а все это ради провокации придумали сами рижские жандармы). Как бы там ни было, но Порфирия уволили с завода и отослали домой, в Кузнецово.
И вот Порфирий, которого несколько лет назад отправили делать карьеру в Риге, возвращается домой – без денег, без славы, без карьеры и без будущего. В родное село Конаков приехал весной 1906 года, и отец, который воспринимал случившееся с единственным сыном как семейный позор, запрещал ему даже выходить из дома. Однако Порфирий нарушил его запрет и съездил в Ярославль, где участвовал в передаче нелегальной литературы. После чего, по одной версий, разгневанный отец выгнал его из отчего дома и велел идти куда глаза глядят, по другой – сам Порфирий гордо сказал, что он уезжает в Петербург и будет там дальше служить делу революции. В любом случае, в родное село он уже никогда не вернется.
Разумеется, в Питере Порфирий вступил в местную подпольную ячейку эсеров, и произошло это в разгар подготовки к восстанию на Балтийском флоте. После бесславного провала восстания на броненосце «Потемкин» эсеры решили действовать масштабно и взбунтовать гарнизон крепости Свеаборг близ Гельсингфорса, куда ссылали неблагонадежных матросов (были среди них и матросы с «Потемкина»). Задумано было широко: сначала поднимутся матросы в Свеаборге, а после к ним присоединятся экипажи военных кораблей на рейде и гарнизон Кронштадта.
Единственное, чего не учли заговорщики, — что их планы практически сразу были выданы военному командованию. По плану восстания предполагалось, что первыми к нему примкнут матросы, арестованные за участие в волнениях и содержавшиеся в следственной тюрьме. Надзирателю тюрьмы Петрушкевичу даже заплатили за то, что в нужный момент по сигналу он откроет камеры и выпустит на волю 400 арестованных матросов и солдат. Эсеры не знали, что Петрушкевич почти сразу доложил об этом начальству…
Тем не менее в назначенный день, 19 июля 1906 года, в Кронштадт прибыли представители партии эсеров — Мануильский, Дубровинский, Константин Иванов, Тер-Мкртчян. Вместе с ними приехал и Порфирий Конаков. Но профессиональные революционеры никогда никем не командовали, не держали в руках оружия, и с самого начала все пошло наперекосяк. Заранее проинструктированные мичманы и матросы сразу после сигнала к восстанию заперлись на складе со снарядами и оружием. В итоге удалось вооружить только 30 человек, но главное — не было снарядов, нечем было подать сигнал о начале восстания – четыре артиллерийских выстрела. Через несколько часов в Кронштадт вошли карательные части, всех восставших оттеснили к фортам, организаторов арестовали.
Поскольку речь шла о попытке вооруженного восстания на военной базе, арестованных эсеров судил военно-полевой трибунал, у которого имелись полномочия приводить приговоры в исполнение немедленно. Трибунал заседал несколько часов, свидетели показали, что именно Конаков бегал по крепости с красным флагом, и на основании этого признали его виновным в подстрекательстве к мятежу. 36 человек, участвовавших в восстании, приговорили к расстрелу. Несколько часов ждали, когда смертный приговор утвердит генерал-губернатор, а после этого всех приговоренных к смерти погрузили на катер, вывезли в бухту на траверзе Толбухина в 12 милях от Кронштадта. Расправа была быстрой: приговоренным привязывали на грудь чугунные колосники от корабельных машин, стреляли в затылок и спихивали за борт. Так погиб Порфирий Конаков. Ему было 28 лет.
В советское время о восстании в Свеаборге и Кронштадте предпочитали не распространяться, невнятно упоминая, что-де оба восстания провалились из-за предательства несознательных матросов. Хотя на самом деле революционеры погибли не из-за предательства, а по собственной глупости: они оказались никудышными организаторами, никчемными исполнителями и совершенно бездарными заговорщиками. Примерно так – погиб как дурак – восприняли известие о гибели Порфирия Конакова и в селе Кузнецово, куда пришла весть о попытке восстания, участии в нем Конакова и его бесславной гибели.
Постепенно Порфирия Конакова в селе стали забывать. Его отец и сестры продолжали работать на фарфоровом заводе купца Кузнецова, стараясь не вспоминать лишний раз о Порфирии, сложившем голову непонятно за что. А потом случилась революция. Купцы Кузнецовы уехали из России (кстати, переехали они в Ригу), но новому времени потребовались новые герои. И теперь о Конакове стали говорить как о борце за народное счастье, беззаветно отдавшем жизнь за счастье будущих поколений. Сложно понять, как эти разговоры воспринимали жители села Кузнецово. Для них Порфирий Конаков был недорослем, который уехал за лучшей жизнью и сгинул, ввязавшись в какое-то антигосударственное дело.
Тем не менее в конце 1920-х стали говорить, что название села Кузнецово продолжает ассоциироваться с купцом Кузнецовым, бывшим владельцем фарфорового завода (который к тому времени уже носил имя Калинина, тоже местного уроженца). На самом деле фамилия купца и название села просто совпадение. Но в 1929 году местные комсомольцы предложили переименовать село в честь Порфирия Конакова. Который не был местным уроженцем, давно уехал из села и даже старожилы не очень хорошо знали, кто он такой. Но решение было поддержано, и село (позже получившее статус города) стало называться Конаково.
“Край справедливости “
03.07.2017