«Савёловский цикл» Осипа Мандельштама в пространственном преломлении. Статья кандидата филологических наук Владимира Коркунова опубликована в журнале “Знамя”, 2018 год.
Пребывание О.Э. Мандельштама в Кимрах (Савёлове) в 1937 году и его последний — савёловский (1) — цикл стихотворений остаются недостаточно изученной темой. До 1970 года (даты публикации первого тома «Воспоминаний» Н.Я. Мандельштам) об этом этапе его жизни знали преимущественно друзья и — редкие на ту пору — исследователи; до 2009-го — во всех биографиях и статьях и вовсе ошибочно указывалось местопребывание (2).
Между тем, Кимры — а Савёлово вошло в состав города в 1934 году, за три года до приезда сюда Мандельштамов — дают благодатную почву для изучения жизни и творчества О.М.: и в контексте выявления локального текста, и в биографическом преломлении. Присутствует и мифотворческий элемент.
Так, если оценивать летне-осенние месяцы 1937 года с географической точки зрения, то локация, в которой оказалась опальная семья, — безусловно, Кимры. Но если обратиться к литературным координатам, то перед нами — несуществующий в реальном пространстве поселок Савёлово и, как следствие, «Савёловский цикл», в котором одно стихотворение не имеет отношения ни к Кимрам, ни к Савёлову (3).
Отметим и неканоничность текстов — «Савёловский цикл» найден исследователями в разных хранилищах; стихотворения записаны не самим поэтом, а его романтическим увлечением той поры Е.Е. Поповой (4) и С.Б. Рудаковым (5).
ДАЧНЫЙ ПЕРИОД, ИЛИ ДОМИК С ЗЕЛЕНОЙ КРЫШЕЙ
Поскольку факты о пребывании Мандельштама в Кимрах уже изложены и нами, и предшественниками (6), приведем их факультативно, дополнив, однако, новыми комментариями и неизвестным ранее фрагментом беседы со свидетелем пребывания О.М. в Кимрах.
Итак, в Кимры Мандельштамы прибыли не позднее 26 июня 1937 г. (7) и поселились, арендовав дачу, на «низком» савёловском берегу вблизи железнодорожного полотна.
В моих архивах остался неопубликованный фрагмент беседы с Ю.Г. Стоговым (1928–2011) (8), который описал приблизительное расположение дома, где жили Мандельштамы:
«А на другой стороне (мальчик видел поэта в «старых» Кимрах. — В.К.), в Савёлове, жила моя тетка по отцу. На углу, где поворот на гараж Савёловского завода (9). С моста (соединявшего Кимры и Савёлово; появился в 1978 г. — В.К.) надо было повернуть налево, пройти метров семьдесят, затем свернуть направо. Дом на углу и был тем самым, в котором жил поэт. Там, у дороги, стоял большой дом, но Мандельштамы снимали не его, а маленький, находящийся за ним, с зеленой крышей. Дом Чусовых». К сожалению, ни филологические экспедиции, ни приезды в Кимры членов Мандельштамовского общества П.М. Нерлера, Ю.Л. Фрейдина, Л.Ф. Кациса, ни наши поиски — точного местоположения дома — в результате не дали.
«Чахлый лес», в котором, по воспоминаниям Н.Е. Штемпель (10), поэт читал ей «савёловские» стихотворения, мы обнаружили как севернее предполагаемого места проживания Мандельштамов (экспедиция с Ю.Л. Фрейдиным), как восточнее (экспедиция с П.М. Нерлером), так и западнее — за полночи да «при стихах» можно было обойти всю эту территорию! (Южнее дома, если смотреть со стороны Кимр, текла Волга.)
В старом городе Мандельштамы покупали рыбу — у бакенщика Фирсова; в Савёлове молоко — у тетки Стогова (если верить его свидетельствам). Опальную семью навещали уже упомянутая Н.Е. Штемпель, а также Е.Е. Попова, ее супруг В.Н. Яхонтов, Е. Лахути (?), С.Б. Рудаков и др.
Мандельштамы покинули Кимры к ноябрю 1937 г. (11). Транзитом через Малый Ярославец (где чета провела ночь) перебрались в Москву, а оттуда направились в Калинин (ныне Тверь) к Н.Р. Эрдману. 5 или 6 ноября поэт с супругой уже были там (12).
Заканчивая непосредственно географическую часть, необходимо уточнить одну деталь. Основываясь на воспоминаниях Стогова, мы предположили, что спутниками Мандельштама, когда он пережидал летнюю жару близ электростанции (неподалеку от места впадения Кимрки в Волгу), были его супруга Н.Я. Мандельштам («женщина, которая уже появлялась с ним») и «балагур» — В.Н. Яхонтов (13). Нерлер в монографиях (14) — ссылаясь, правда, на наш источник, — называет другую спутницу Мандельштама и Яхонтова — Е.Е. Попову.
Последнее сомнительно. Логично предположить, что Яхонтов знал о чувствах, разгорающихся между своей супругой и опальным поэтом, — автомобильные прогулки, адресованные ей стихи, переписка… И вряд ли взял жену (или брал, если верить Стогову в том, что спутница появлялась неоднократно) с собой, отправляясь к приятелю, который, одновременно, являлся и ее кавалером. Справедливее кажется версия, что Мандельштама — во время прогулки с Яхонтовым — сопровождала жена.
ПЕРИОД РАСКАЧИВАЮЩЕЙСЯ ЛОДКИ, ИЛИ О МИФИЧЕСКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
К сожалению, нам известны только три «савёловских» стихотворения О.Э. Мандельштама из 10-11, упомянутых Штемпель (15), плюсуем к ним, следом за Швейцер, и московское — послеворонежское.
Территория, собственно кимрский локус, естественным образом отразилась и в «Савёловском цикле». Отдельного анализа заслуживают строки: «Против друга — за грехи, за грехи — / Берега стоят неровные, / И летают за верхи, за верхи / Ястреба тяжелокровные — / За коньковых изб верхи…» (16) (стихотворение «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…»).
Даже географически — что говорить о подтекстах! — здесь не все очевидно. Высота берегов между кимрской и савёловской частями Кимр меняется. Эту особенность мы заметили вместе с П.М. Нерлером в 2012 году, когда отправились проверять «чахлость леса» (а, следовательно, возможную локацию для чтения стихов «ясной Наташе») на восточную оконечность Савёлова, в район Горбольницы №1. Там савёловский берег оказался выше кимрского, тогда как в месте вероятного проживания О.М. уже кимрский «сосед» возвышался над савёловским.
При этом средоточие «изб с коньковыми верхами» в Кимрах приходится на Вознесенскую, зареченскую часть. Отдельные «лубочные домики» — благодаря которым Кимры в СМИ неоднократно называли «столицей деревянного модерна» (17), роились, конечно, и в Троицкой части города (напротив предполагаемого местопребывания Мандельштамов), и в савёловской. Учитывая длительность прогулок О.М. по Савёлову (те же «полночи» с Н.Е. Штемпель), существует вероятность, что он прошел от низкой части савёловского берега до высокой. От бывшего Старого Савёлова – так называлась деревня до ее включения в состав Кимр – за границы бывшего Нового Савёлова; как раз над Вознесенской – зареченской, так и у А.Н. Островского (18) – частью города вплоть до 1990-х годов частыми гостями были ястребы и прочие хищные птицы. Таким образом, вырисовывается «дорога греха»: снизу вверх или сверху вниз.
Избы с коньковыми верхами и ястреба — объекты кимрской части города; Мандельштам наблюдал за ними через реку. Савёлово в это время напоминало «большую стройку». Рос завод, возводились «сталинки»…
Так, один из корпусов Савёловского машиностроительного завода через несколько лет поглотит домик, в котором жил другой выдающийся изгнанник — М.М. Бахтин. С Бахтиным Мандельштам, кстати, вполне мог пересечься в Кимрах: из города они с супругой выехали к ноябрю; чета мыслителя въехала сюда 26 октября 1937 г. (19).
Одно точно: разруха прошлого (разоряющегося и наново вырастающего Савёлова) не притягивала взгляд Мандельштама. Таких свидетельств в стихах — нет. Его взор был направлен на патриархальные «старые» Кимры.
Оптика «Савёлово — Кимры» не исчерпывается этим примером. Автор «Орленка» Я.З. Шведов также находился на правобережье Волги, когда писал свои «Кимры». И к парадигме стихов о городе добавил новые элементы. Шведов отметил «запах кож» — выделяющий Кимры из общего ряда небольших городков; обратил внимание на географические приметы: овраги, глубокий лог, шныряющий ветер, волжскую косу (20). Это — савёловское стихотворение, взгляд с савёловской стороны. Именно он сближает «Кимры» Шведова с локационной доминантой в текстах Мандельштама: пыльная крапива, откосы, неровные волжские берега…
Отметим и такой факт: Шведов, показывая дореволюционные Савёлово и Кимры, подмечает изменения, происходящие на правобережье (21): «А когда отцветал наш отцовский сад, / Яблонь цвет осыпался на убыль, / Поднялись обувные корпуса / И большие кирпичные трубы», что убеждает в предположении: и несовершенные стихи Шведова и — более значительные — Мандельштама написаны на савёловской стороне, но взгляд поэтов был обращен на Кимры.
Уже это оправдывает название цикла — «Савёловский», поскольку тексты, которыми он полнится, созданы в несколько иллюзорном, но литературно самоцельном Савёлове. Так Мандельштам — неосознанно, по большому счету, это «заслуга» исследователей — конструировал мифическое литературное пространство.
Не менее важна и психологическая подоплека стихотворения «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…». Поскольку цикл преимущественно обращен к другой женщине — не жене, — появление расположенных друг против друга берегов, вкупе с их греховностью, можно понимать и как метафору. Ситуация представима многогранно: берега как символ разлуки, невозможности быть единым целым с возлюбленной; «против» друга — в политическом аспекте, поскольку Попова была убежденной сталинисткой; берега как душа автора, разделившаяся и мечущаяся между супругой и новым увлечением, и т.д.
Возможное подтверждение этой теории, ситуативной амбивалентности, обнаруживаем на уровне ритмического построения текста. И.Э. Дуардович отмечает, что «лишние ударения» (22) – амфимакр в первом и пятом стихах каждого пятистишья – создают «ощущение раскачиваемой лодки» (23). Здесь возможна отсылка к определенному нами ранее: мечущемуся между берегов (условных жены и возлюбленной) лирическому герою.
Однако «неровные берега» вполне метафоричны и в географическом плане. «Грехи», в которых поэт видел причину их неровности — неровное бытие? — могут быть и следствием трагедии Покровского собора, располагавшегося на левобережье (где в настоящее время находится драмтеатр), взорванного в 1936 г., за год до приезда в Кимры Мандельштамов.
Детальный разбор стихотворения «Стансы», посвященного Е.Е. Поповой, со словами: «Дорога к Сталину — не сказка…» (24), проделан О.А. Лекмановым (25). Анализ, правда, сакцентирован на формальной стороне дела — как события в стране отразились в текстах О.М. Нам же представляется существенным и географический комментарий, который позволяет иначе взглянуть на кажущееся «сближение» со Сталиным (если оно и было — лишь в угоду влюбленности в Еликониду Ефимовну).
Для этого достаточно единственной ремарки: столичную «Правду» Мандельштам читал в кимрской чайной «Эхо» промартели инвалидов («Эхо инвалидов», как назвала ее Надежда Яковлевна). Уже в этой «двумирности» зиждутся сарказм, ирония и некая невсамделишность «сталинских стансов». Находясь в мифическом литературном пространстве, изучая в «приюте» инвалидов «Правду» (об этом свидетельствует та же Н.Я.), поэт создавал «любовный текст» для прекрасной Лили…
«Правда» приходила к инвалидам… А не был ли душевным инвалидом в то нелегкое время и сам Мандельштам, не погружался ли в пучину собственной лжи — когда обращался к другой женщине (метафизическое, литературное пространство), находясь в «вынужденной ссылке» с женой (географическое единение)? Метафора, становящаяся отражением жизни и быта страны, уменьшившись и исказившись, проникала и в поэта.
* * *
В цикле отчетлива оппозиция «центр — периферия». Лубочность Савёлова (коньковые избы) противопоставляется столице: «А в Москве ты, чернобровая…» (26); провинциальность Кимр передана через образ местного жителя — умалишенного косаря.
Начало «Стансов» выполнено в подобном ключе:
Необходимо сердцу биться:
Входить в поля, врастать в леса.
Вот «Правды» первая страница,
Вот с приговором полоса (27).
«Поля» и «леса» — это, собственно, Кимры и Савёлово, во всяком случае, в тот период сердце поэта билось на этой территории. Геоприметы не перетекают из одного стихотворения в другое. «Поля» и «леса» становятся единственными для «Стансов». «Откосы», «Волга», «новые тесины», «берега», «коньковые избы» и «луг» — проникают в «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…». «Пароходик с петухами», плывущий по небу, и «пыльные крапивы» — в «Пароходике с петухами». Приметы места — при их общей размытости — уникальны. И лишь объемнее — текст от текста — показывают этот срез уже литературного пространства. Тем не менее перед нами несомненный гетеростереотип (взгляд «извне»). Да, упомянуты некоторые константы кимрского бытования: деревянный модерн, Волга; проглядывает между строк образ кимряка — умалишенного косаря. Но это «чужой» взгляд.
Этим стихи Мандельштама оппозиционируют не только тексту Шведова, но и «Помышлению о Кимрах» (28) Б.А. Ахмадулиной (часть цикла «Глубокий обморок»). Текст же Ахмадулиной являет уникальный пример максимального единения автостереотипа (взгляда «изнутри») и гетеростереотипа: будучи чужим для локуса автором, поэт, основываясь на рассказах санитарок Боткинской больницы, где очутилась в момент написания цикла (29), а также на кимрской краеведческой литературе, создавала свои Кимры. Проследить за этим конструированием реальности можно в комментариях к ее «Помышлению…» (30). Добавим, что поэт — в попытке взглянуть на локус изнутри — проделала работу, обратную мандельштамовской: она максимально насытила текст именно константами кимрского бытования. (Шведов же, родственно связанный с Кимрами, создавал, соответственно, автостереотип.)
Но, разумеется, не противопоставление «столицы» и «провинции» и не нанесение маркеров «кимровости» занимало мысли Мандельштама в этот — предпоследний для себя — год жизни. Отчасти это была страсть к недоступной женщине, представительнице «чужой веры». Отчасти — спазмы дыхания, когда, если и можно дышать, то только «ворованным воздухом»… Единственное «савёловское» стихотворение, написанное по заказу сверху, «Канальское», Н.Я. впоследствии сожгла (31) вместе с А.А. Ахматовой — по причине явной слабости (разрешенности).
* * *
Замена Савёлова на Кимры, как мы уже сказали, выглядит оправданной лишь в биографическом аспекте, тогда как литературная локация определена самим поэтом: «Савёлово» (так подписаны созданные здесь стихотворения; последнее условно: ни одного автографа «савёловских» стихотворений не сохранилось (32) становится «местом действия» (33). «Савёловский цикл» укладывается в «хронологическую и локальную циклизации», используемые поэтом и до летне-осенних месяцев в Кимрах.
Место подспудно — а зачастую и явно — накладывает отпечаток на текст. Можно ли сказать, что Мандельштам живописал Кимры? Разумеется, нет. Можно ли сказать, что Кимры стали фоном для его работ? Очевидно, да. И если говорить о возможности «кимрского текста», то О.Э. Мандельштам стал одним из его творцов, гетеростереотипно, но запечатлев местность и поместив пространственно-географические характеристики Кимр/Савёлова в свой последний прижизненный цикл.
1. Это определение для послеворонежских стихотворений О.М. предложила В.А. Швейцер (Вопросы литературы, 1990, №4).
2. Собственно, нам и удалось отыскать документ, который свидетельствовал, что в 1937 году поселка или деревни Савёлово, о котором писали и Н.Я. Мандельштам, и П.М. Нерлер, и О.А. Лекманов (и, разумеется, другие), уже не существовало. См.: Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР. — 20 авг. 1934. — №313 — Ст. 185. — С. 246. (Коркунов В.В. «Пароходик с петухами». О пребывании Осипа Мандельштама в Кимрах. Предисловие Беллы Ахмадулиной // Знамя, 2009, № 2.) Это уточнение было принято мандельштамоведением. Так, в новых книгах П.М. Нерлера «Слово и “дело” Осипа Мандельштама» (М.: Петровский парк, 2010) и «Con Amore: этюды о Мандельштаме» (М.: НЛО, 2014) уже обозначен приоритет Кимр — со ссылкой на наше исследование.
3. К «савёловским» стихотворениям Викторией Швейцер приписан текст «С примесью ворона — голуби…», созданный в Москве — до прибытия четы Мандельштамов в Кимры.
4. В архиве Е.Е. Поповой «Стансы» 1937 года отыскала Виктория Швейцер.
5. Стихотворения «На откосы, Волга, хлынь…» и «Пароходик с петухами» были найдены в архивах С.Б. Рудакова и опубликованы Э.Г. Герштейн.
6. Например: Мандельштам Н.Я. Воспоминания. — Paris.: YMCA-PRESS, 1982;
Лекманов О.А. «Осип Мандельштам. Жизнь поэта». — М.: Молодая гвардия, 2009 («Жизнь замечательных людей») — в этом издании, правда, кимрский период описан факультативно;
Нерлер П.М. «Con Amore: этюды о Мандельштаме». — М.: НЛО, 2014 и др.
7. Швейцер В.А. Мандельштам после Воронежа // Вопросы литературы, 1990, №4. С. 235.
8. Беседа с ним приведена в нашей статье «Пароходик с петухами…», в уточненном нами же виде — в монографии «Кимры в тексте». М.: «Академика», 2015 (С. 149-150) и в сборнике Мандельштамовского общества «Корни, побеги, плоды…». М.: РГГУ, 2015 (С. 286–288).
9. В конце первой — во второй половине XX века на правобережье Кимр активно развивалось градообразующее предприятие — Савёловский машиностроительный завод (до 12000 рабочих), в последние годы существенно сокративший объемы производства. К слову, бывшие сотрудницы Савёловского завода стали прообразами санитарок в цикле Б.А. Ахмадулиной «Глубокий обморок».
10. Швейцер В.А. Мандельштам после Воронежа… С. 238–239. А вот дом «ясная Наташа» нашла, и О.М. ей из окна улыбался: Штемпель Н.Е. Мандельштам в Воронеже. Воспоминания. М., 1992. С. 15.
11. Мандельштам Н.Я. Воспоминания. Paris: YMCA-PRESS, 1982. С. 339.
12. Нерлер П.М. Слово и «дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. М.: Петровский парк, 2010. С. 85.
13. Напр.: Коркунов В.В. Кимры в тексте. М.: Академика, 2015 (и в более ранних — газетно-журнальных публикациях).
14. Напр.: Нерлер П.М. Con Amore: этюды о Мандельштаме. М.: НЛО, 2015. С. 447 (и в монографии «Слово и “дело” Осипа Мандельштама»). Здесь мы поправим Павла Марковича, допустившего небольшую географическую неточность: говоря о домике бакенщика, переправлявшего О.М. на савёловскую часть города, он написал, что тот находился на Вознесенской стороне; на самом деле Вознесенская сторона располагалась за Кимркой, а Мандельштамы переправлялись в Савёлово с Троицкой части города (по названию церкви).
15. Швейцер В.А. Мандельштам после Воронежа… С. 238–239.
16. Мандельштам О.Э. «И ты, Москва, сестра моя, легка…». Сост. П.М. Нерлер. М.: Московский рабочий, 1990. С. 506. Цитата отредактирована текстологом Мандельштамовского общества С.В. Василенко.
17. Напр.: Бару М.В. Кольчуга из щучьей чешуи [Электронный ресурс] // http://magazines.russ.ru/volga/2010/3/ba6.html.
18. Островский А.Н. Полное собрание сочинений. Т. XIII. М.: Гослитиздат, 1952. С. 230.
19. О кимрском периоде жизни М.М. Бахтина см.: Паньков Н.А. Вопросы биографии и научного творчества М.М. Бахтина. М.: МГУ, 2010. 720 с. 20; Коркунов В.И. «В песни все я сердце расточил,/ В песни всю печаль раскапал» // Кимрская жизнь. — 1994. Апрель. — С. 4.
20. Вот соответствующие строки Шведова:
За оврагом глубокий лог,
По оврагам ветер шнырит…
<…>
Сбоку — Волги быстрой коса.
В переулках — запахи кожи…
21. Савёловская часть города.
22. Дуардович И.Э. «Живущий несравним». О воронежском и савёловском периодах творчества Осипа Мандельштама // Литературная учеба, 2013, № 2. С. 199.
23. Там же.
24. Мандельштам О.Э. «И ты, Москва, сестра моя, легка…». С. 505.
25. Лекманов О.А. О савёловских стихотворениях Осипа Мандельштама // Литературная гостиная, 2015, №7. С. 2.
26. Мандельштам О.Э. «И ты, Москва, сестра моя, легка…». С. 506. (Стихотворение «С примесью ворона — голуби…»)
27. Там же. С. 505.
28. Ахмадулина Б.А. Влечет меня старинный слог. М.: Эксмо, 2007. С. 464–471.
29. См., например, о мире «Глубокого обморока» в контексте пересечения с другими мирами Б.А.: Губайловский В.А. Нежность к бытию [Электронный ресурс] // http://magazines.russ.ru/druzhba/2001/8/gubail.html.
30. Коркунов В.В. «Столица сердца» Беллы Ахмадулиной // Знамя, 2011, № 9. С. 199–209.
31. Мандельштам Н.Я. Комментарии к стихам 1930–1937 гг. // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама / Отв. ред. О.Г. Ласунский. Воронеж, 1990. С. 228, 308.
32. О разночтениях в савёловских стихах О.М. см.: Коркунов В.В. Еще раз о «Савёловском периоде» Осипа Мандельштама. К вопросам о разночтении в стихах и сохранении памяти поэта в Кимрах // Вопросы литературы, 2013, №6.
33. Фрейдин Ю.Л. Долгая память столиц и провинций (заметки о «локальных циклах» и хронотопе О. Мандельштама) // Русская провинция: миф — текст — реальность. Сост. А.Ф. Белоусов, Т.В. Цивьян / Под ред. В.Н. Сажина. М., СПб., 2000. С. 257.
14.08.2020