Из цикла очерков А.Столярова под общим названием «Ушедшая Кимра».
Вот еще бытовая картинка нашей былой кимрской жизни. Мне случайно пришлось быть свидетелем патриархальных семейных проводов одного купца в Москву. О своем приходе я просил прислугу доложить хозяину. Прислуга объяснила, что он никого не принимает, занят в кабинете своими делами и даже второй день не выходит в лавку. Сегодня для него топится баня, и он завтра вечером уезжает в Москву. Если Вам очень нужно, приходите завтра.
Оказалось, в день отъезда по поручению купца его родная сестра в церкви отстояла раннюю обедню и панихиду, молилась об упокоении всех сродников, подавала просфоры и стояла молебен о предстоящем благополучном путешествии купца и о здравии всего семейства.
Во время традиционного моления в церкви на купеческой кухне происходило следующее. Месилось на молоке со сливками из первого сорта крупчатки муки южных мельниц тесто для так называемых подорожников, делались со всевозможными начинками пирожки, розанчики, плюшки, ватрушки и другое печенье, необходимое хозяину в дороге.
Прислуга посылалась за справками на постоялые дворы – нет ли случайных в прибытии троек корчевского содержателя ямщины Мартынова. Таковых не оказалось. Тогда прислуге приказано идти к кимрским знаменитым содержателям ямщины братьям Лобачевым, находящейся на Лобачевской улице, теперь называется эта улица Ленина. Оттуда приносится ответ, что будет подана лучшая тройка лошадей с удобной, теплой, наполненной сеном кибиткой, снабженной на случай погоды кожаными чепраками, и лучшим звоном под дугой и всей сбруи с колокольчиками. Управлять тройкой будет ямщик Филимон. Этого ямщика Филимона любило все былое именитое купечество за его пение сильным голосом тенора. Он знал лично всех купцов и их характер, кому и что спеть, чтобы потешить ездока в дороге.
В назначенный час отъезда купца открылись парадные двери дома, начали прибывать лица для провода. При входе в коридоре я заметил ящик с образцами обуви и кожаный чемодан с дорожным сундуком с домашними вещами. Все это охранялось молодцом из лавки до прибытия ожидаемой тройки.
В прихожей у вешалки горничная и мальчик из лавки встречали провожающих. Снимали галоши и пальто и вешали их рядом с хозяйской, синего сукна на волчьем меху с громадным воротником дорожной шубой, из рукавов которой выглядывал зеленого цвета, почти новый, гарусный кушак. В зале слоноподобная хозяйка с надетой на голове так называемой в былые времена головкой из черной шелковой материи и надетой на плечах большого размера шерстяной клетчатой шалью любезно здоровалась с провожающими, благодарила за память, что пришли на проводы.
Входит старший приказчик лавки, докладывает хозяйке, что тройка подана и багаж уложен и к отъезду все готово.
Начали зажигать пред образами лампады. Открываются двери кабинета, входит купец, одетый по дорожному в суконной на меху поддевке со стоячим, отделанным соболем воротником, надетой через плечо на ремне дорожной сумкой, держа в руке вязаный шарф, башлык и шапку. Проходит в передний угол, делая общий поклон присутствующим, просит всех присесть, садясь рядом с супругой, детьми и близкими родственниками. Наступает никем не нарушаемая гробовая тишина.
Через несколько минут первым встает хозяин. Немедленно примеру его следуют все присутствующие. Хозяин всех просит помолиться и начинает молчаливое моление, во время которого некоторые делают земные поклоны. Сам хозяин вследствие своей полноты и много надетой на себя теплой одежды этого делать не мог. Он вместо земных поклонов, нагибаясь низко, правой рукой двумя пальцами доставал доски пола.
После этого краткого традиционного моления началось прощание. Купец и купчиха, поклонившись один другому в ноги, поцеловались. Купчиха утирала носовым платком слезы. Стали подходить дети. Каждый кланялся в ноги и получал кроме поцелуя крестное благословение. Затем стали подходить родственники и знакомые. Некоторые из них кланялись в ноги и целовались. Последними начали подходить служащие, которые все кланялись хозяину в ноги с пожеланием счастливого пути. Из них только старший приказчик удостоился хозяйского поцелуя.
В прихожей, одевшись во главе с купцом, отправлялись все на улицу к ожидаемой у парадного подъезда тройке. Усевшись при помощи семьи в кибитку, купец крикнул ямщику: «Трогай!» Ответом раздался любимый ямщицкий клич: «Эге-гей, вы мои голубчики!!!» Лихая тройка помчалась, оглашая воздух валдайскими колокольчиками. Провожающие осеняли себя крестным знамением, некоторые крестили воздух по направлению удаляющейся тройки.
С завистью и злобой глядели проходящие в мастерскую на работу, обреченные судьбою на вечно голодную, холодную и нищенскую жизнь кимрские сапожники, одетые в рваные отрепья, видя валеные сапоги и волчью шубу купца, усаживающегося в кибитку на пуховую подушку, молча посылая ему трехэтажные проклятья.
Близкие родственники и знакомые были хозяйкой приглашены на чашку чая. В гостиной на круглом большом столе, покрытом белоснежной скатертью, их ожидал горячий двухведерный, начищенный, с конфоркой на трубе для чайника, самовар. Чаепитие заканчивалось установлением дня и часа поседок, на которые купчихи являлись к жене уехавшего купца с работой, кто с чем: с вязанием чулок, шарфов, кружев, шитьем и починкой разных женских вещей. Но все это был только предлог. Фактически на подобных поседках никто ничего не работал. А происходило за чаем и сытной закуской с красным винцом одно мытье косточек и сплетен про всех, кроме присутствующих. Это языкочесание дополняли всегда являющиеся без зова приживалки, они же были и свахами женихов и невест. Благодаря подобным поседкам нередко совершались браки…
Посмотрим, читатель, за дальнейшим путешествием купца в Москву.
Проехав 20 километров до деревни Залесье, делали первую остановку в трактире, у которого стояли кормушки-ясли для лошадей и которую извозчики называли водопойлом. При входе в трактир нашего купца с низким поклоном встретил трактирщик. Стол покрывается чистой скатертью, подается нежинская рябиновая, ставится любимая былым купечеством архиерейская на тоненьких ножках рюмка и для одного чай. Несколько штук испеченных женою подорожников передаются для разогревания на плите. На отдельный, занятый извозчиком с окном против тройки, стол подается по заказу купца полбутылки очищенной «зазыкиной», для вина граненый стаканчик, сковорода поджаренной с колбасой картошки и чай. Напившись чаю, извозчик направился к лошадям, через несколько минут является трактирный сторож, докладывает, что лошади накормлены, напоены и ожидают к отъезду в Корчеву.
Усаживаясь в кибитку, купец просит извозчика потешить его в дороге песнями, за что он ему поставит по приезде в Корчеву вновь угощение. Отдохнувшие лошади лихо помчали. Извозчик Филимон начал с любимой песни купца:
Гой-да тройка, снег пушистый,
Ночь морозная кругом…,
сменяя одну песню другой.
Расстояние в 20 километров от Залесья до Корчевы лобачевская тройка преодолевает менее чем за два часа. Купец следует по крутой лестнице гостиницы Страхова во второй этаж? в первую комнату для приезжающих, которая бывала зимой всегда хорошо натоплена. Его приветливо встречает слуга Павел, ранее много лет служивший в Кимрах в гостинице Дудкина и знавший лично многих кимрских купцов. Он рассказал, кто сегодня приехал на утреннем и кого ожидают в Корчеву вечерним поездом со станции Завидово. Заказав себе чаю и к обеду московскую сборную селянку, купец принял перед обедом порошок, невольно вспомнив совет уважаемого кимряками врача Пономарева Ивана Ивановича, чтобы каждый кусок был надлежащим образом прожеван и до желудка дошел в формах? вполне согласных с требованием медицинской науки.
В Корчеве к гостинице Страхова для дальнейшего следования до станции Завидово Николаевской железной дороги содержателем ямщины Мартыновым была подана корчевская тройка вороных лошадей, также со звоном валдайских колокольцев. Усаживая в кибитку купца и прощаясь, кимрский извозчик Филимон, снимая шапку, благодарит за угощение с пожеланием дальнейшего счастливого пути.
Невольно вспоминаются слова великого писателя Гоголя из «Мертвых душ»»: эх, тройка, птица Тройка, кто тебя выдумал! Знать у бойкого народа ты могла только родиться.
Остальной этап этого гужевого пути через Новое до станции Завидово Николаевской железной дороги отличается наибольшим количеством встречного железнодорожного ездока, возвращающегося в Корчеву, Кимры и Калязин, а также бедняков крестьян соседних деревень, везущих на продажу сено, солому, обувь, дрова, бревны и другие материалы, а также продукты питания.
Не мало в этот путь за быструю езду пришлось выслушать нашему купцу проклятий от едущих встречных, сворачивающих в сугробы снега, давая дорогу лихой тройке купца. Мужики между собою рассуждали: куда это так бешено гонят лошади, наверное, по военным делам, или едет исправник за сбором с нашего брата, крестьян, оброка. Если нет денег, отберет самовары. А может быть из Корчевы едет московский адвокат, приезжавший защищать какого-нибудь жулика. Нет, ребята, скорее везут в Москву кимрского самодура – обируху купца. Их по этой дороге каждый день возят, все с колокольчиком да с колокольчиком!..
Заснувший в кибитке купец был с козел разбужен ямщиком, который сообщил, что через несколько минут будет Новое: не прикажете ли остановиться около трактирчика, погреться и напоить лошадей. На что последовало согласие.
Есть предание, что был первым владельцем трактирчика бывший повар московского ресторана Тестова. Особенностью трактирчика было меню: яичница-глазунья, приготовленная с русским маслом, тоже с колбасой, ветчиной, с разным мясом и молоком. Означенное меню было до конца существования трактирчика сохранено разными его владельцами.
Означенный трактирчик с давних времен был местом свидания всех приезжающих, едущих на лошадях, и во время навигации на пароходах по Волге транзитом через станцию Завидово с направлением на Москву, обратно и другие транзитные города, села и деревни. Купец, выпив несколько архиерейских рюмок водки, закусив яичницей-глазуньей с колбасой, отправился на той же тройке на находящуюся от Нового в 13 километрах станцию Завидово, предупредив ямщика погонять лошадей, чтобы не опоздать к отходу в Москву поезда. По приезде на станцию, купец передал на хранение станционному сторожу Василию, впредь до его возвращения из Москвы, свою волчью шубу с подушкой, одевшись в вынутую из чемодана лисью шубу с камчатского бобра воротником. Сделав распоряжение выправки 2-го класса билета и отправки багажа, посылает в Кимры жене телеграмму: сейчас выезжаю чугункой Москву.
Приехав в Москву, занял номер в Черкасском переулке у Виноградова Владимира Ильича, который кроме номеров имел около двадцати лошадей, на которых отправлял гужем из Москвы в Кимры и обратно разные, преимущественно кожевенные, товары и обувь. Благодаря этому большинство кимряков останавливалось у него в номерах.
Кимряков только утром можно видеть было в номерах за утренним чаем. Остальное время они большую часть дня проводили в излюбленном ими трактире Арсеньича, который особенно славился ветчиной, осетриной и белугой, которые подавались на закуску к водке с хреном и красным хлебным уксусом. За этой закуской кимряками производились с московскими купцами и их доверенными расчеты и разные сделки продажи и покупки товаров. В одну из подобных коммерческих сделок наш купец, увлекшись лишней рюмкой водки благодаря хрену с красным уксусом и горячей ветчине, вместо своих номеров попал со своими московскими приятелями в парикмахерскую, из которой все вышли по-праздничному выбриты, надушены. Наш купец, подражая московским, даже приказал себе подстричь бороду «а-ля Буланже» (в Кимрах под видом зубной боли до заращения выбритых щек носил черную повязку).
После парикмахерской, побывав в трактире Мартыныча, находящегося в подвалах городских рядов, купец с приятелями отправился в загородный ресторан «Яр», заняв там отдельный кабинет и пригласив цыган. Далеко за полночь слышна была из кабинета загулявших купцов пьяная песня: «Эх вы Сашки-Канашки мои, разменяйте бумажки мои!..»
Купец ранним утром на лихаче в сопровождении бывшего с ним у «Яра» московского приятеля был доставлен в Черкасский переулок к своим номерам, дав обещание завтра вечером вновь встретиться у «Арсеньича».
Через несколько дней разгул окончился. Наш купец, подсчитав свои расходы по поездке и разгулу, пришел в бешенство от их большого количества и решил разложить этот изъян на всех крестьян, приняв как руководство, как прочие кимрские и приезжие капиталисты проделывают торговые комбинации с сериями и купонами.
Отправился по меняльным лавкам скупать этих всевозможных меняльных знаков, досрочно отрезанных купонов и серий, которые в наше село ежедневно ввозятся целыми партиями. Накупив таковых целую партию на несколько тысяч рублей для расплаты с кустарями за обувь, купец отправился в Кимры, где эта
кипа купонов и серий была роздана кустарям-беднякам за обувь.
Кустарь, взяв все, что дали, пошел к своей жене с голодными и раздетыми ребятишками, проклиная на чем свет стоит свою беззащитную долю и всех капиталистов, зажавших бедняков в свои цепкие лапы.
А.СТОЛЯРОВ
20.03.2010