Воспоминания Б.П. Шмакова дополняет Нина Ивановна Щенова-Фокеева:
«Отец мой, Фокеев Иван Андреевич – водник, волгарь, и в этом вся его жизнь.
Родился он 14 апреля 1901 года в селе Покровское, где река Ветлуга впадает в Волгу. Лет с девяти-десяти стал работать помощником водолива на барже, принадлежавшей какому-то частному лицу, с этого и начался его трудовой путь. Затем он стал водоливом, т.е. ответственным за содержание судна и груза перед хозяином.
После революции 1917 года хозяином судов стало Волжское речное пароходство, а баржа за №0408 стала нашим домом.
С моей мамой Анной Ивановной отец встретился в 1933 году при очень странных обстоятельствах. Его баржа стояла на рейде у села Богородское. Папа на берегу сооружал крест. Он похоронил свою жену Марию Григорьевну, а рядом бегал их сын, мальчик лет четырех. Мимо проходили две молодые девушки, это была моя мама с подругой. Когда они подошли, мальчик подбежал к моей будущей маме с криками «Мама, мама! Папа, вот наша мама!» и уже не отходил от нее.
Отец поведал ей свое горе. Он оказался в чужом месте, без родных и близких, да еще и с ребенком. Поинтересовался, где можно купить молоко. Подруга предложила купить у них, а моя мама молчала. Они сами жили сиротами, шесть человек, бедствовали.
Отец уточнил, как найти дом. А потом поинтересовался: «А ты где живешь?» Она ответила: «Рядом». Разошлись. Вечером они зашли к ней в дом, посидели, поговорили. Мальчик, это впоследствии мой брат Толя, не отходит, ласкается, зовет мамой. Отец и говорит: «Может, это судьба. Только вот жизнь у меня цыганская».
Подумали они и оформили брак. И началась эта цыганская жизнь, только теперь уже в новом составе, втроем.
Время было трудное, голодное. В 1934 году родилась девочка Ниночка, но умерла на втором году жизни. В 1937 году родилась я, в 1940-м — брат Юрий, в 1942-м — сестра Людмила.
Дети рождались в разных местах. Вот каково было мое появление на свет. На 23 марта маме пришло время рожать. Папа причалил баржу в районе Максатихи и помог маме сойти на берег. Впереди была раскисшая от воды и снега дорога. Мама пошла по ней, а папа вернулся на баржу, ее же не бросишь.
Шла она и думала, что кто-нибудь ей скоро встретится, что недалеко населенный пункт. Но никого не было, только лес да хлябь под ногами. Держит она живот руками, проваливается в холодную грязь, шагает километр за километром – никого. И только шепчет: «Владычица, помоги, Владычица, не дай погибнуть!»
Так прошла 25 км и вышла к Богородску. Все разрешилось благополучно.
С весны до осени мы жили на барже, а зимой просились к кому-нибудь на квартиру. Мама рассказывала: «Ютились в углу, за занавеской». Тогда всем было трудно.
Войну встретили так. Толе было 10 лет, мне – пять, Юре шел второй год. Маленького Юру оставили с родителями, а нас насильно отобрали и поместили в вагон. Детей набралось много. Все ревут, кричат. Родители стоят у поезда, на земле, и тоже плачут. Я это и сейчас помню очень отчетливо.
Мама дала телеграмму сестре, и нас повезли в сторону г.Кирова. Тетя Настя пять суток жила на вокзале, встречала поезда, искала нас. Когда мы наконец приехали — увезла нас в мамину деревню, и всю войну мы прожили на маминой малой Родине.
Наши родители оказались в зоне боевых действий, баржа затонула. Маленького Юру контузило, он потом долго говорил только «Ух» и «Бух». Позже его переправили к нам в деревню. Так как родители были на военном положении, им приходилось на барже перевозить и раненых, и военное оборудование, и стратегические материалы.
После войны отца вместе с другими шкиперами откомандировали в Германию. Мама сильно переживала. Через полгода он вернулся на барже, конфискованной у немецкого частника. После войны флот Германии разделили победители: СССР, США, Великобритания. Хозяин плакал, просил оставить ему судно, говорил, что назвал баржу в честь жены «Роельфина», она ему очень дорога, ведь у него две дочки, их надо кормить. А папа в ответ: «А у меня две дочки, да еще два сына, а мою баржу ваши разбомбили».
Мы были несказанно рады возвращению отца. Другие шкиперы часто не возвращались домой…
На носу нашей новой баржи с двух сторон были большие латинские буквы. Брат Анатолий натирал их до блеска и очень гордился, что на других баржах такого не было.
Нас вместе с баржой перевели на реку Каму, возили там уголь и чугун. Потом нас вернули на Волгу, мы стали перевозить лес, лен, пшеницу, стройматериалы.
Когда перевозили груз особой ответственности, то ставили пломбы. Отец к своей работе относился не просто ответственно, а самоотверженно. Каждую пломбу забинтовывал, завязывал, чтобы кто-нибудь ее нечаянно не повредил. Сам все проверял, когда происходила погрузка или выгрузка, не оставлял свой пост сутки, двое, а иногда и дольше.
Нам отец тоже не позволял никаких поблажек, просил нас дежурить даже тогда, когда в этом не было особой необходимости. Я любила ночные дежурства: сидишь наверху, темно, вокруг только небо да звезды, лишь изредка по берегам появятся огни. Ночь пролетала быстро.
Но были у нас и другие дежурства. Все уснули, думали – забуксируют нас утром. Вдруг подходит пароход, дают команду чалиться. Чалка от предыдущего судна могла быть три метра, а могла и пять. Я никого будить не стала, сделал что надо. «Готова?» — «Да!»
Вдруг вижу, что тросик от лодки находится под «чалкой» — стальным тросом с палец толщиной. Я захотела очень быстро перевязать маленький тросик прямо на руке. И тут чувствую резкую натяжку, моя рука попадает под стальной трос, а в руке еще тросик от лодки. На счастье, на передней барже шкипер увидел это и подал команду остановиться. Я со всем справилась, поплыли.
А утром шкипер спрашивает: «Ну как, дочка?» И все рассказал родителям. Слава Богу, все обошлось — я ведь могла остаться без руки.
Часто проходили по Рыбинскому водохранилищу. Никаких огоньков видно не было, а волны достигали пяти-шести баллов. Даже груженую баржу качает хорошо, а пустую — того и гляди перевернет. В такие минуты мы мучились, заболевали морской болезнью, а отец бодрствовал, помогал нам, выхаживал. Но и ему надоедало сидеть рядом с нами, и нередко он, как циркач, по пятиметровому канату перебирался на соседнюю баржу, чем доставлял нам большое беспокойство. Баржи следовали гужем друг за другом.
Шли годы, мы, дети, подросли, пришло время определяться в школу и осесть на одном месте. В 1950 году у нас появилось свое жилье — комнатка в бараке №7 на Большой Волге, в бывшем общественном туалете. Сделали пол, печь, папа смастерил стол, нары в два этажа. Внизу спали мы с Люсей, а наверху — Юра.
Потом нам дали настоящую комнату площадью 12 кв.м, и зимовали мы уже в своем углу. В этой комнатке произошел такой случай. На время учебы мы подолгу оставались одни. Мне было 14 лет, а Люсе с Юрой и того меньше. Крючок на двери у нас выдергивался, и дверь спокойно открывалась. Однажды поздней осенью к нам заходят чужие мужчины — рыбаки, хорошо выпившие. Мы очень испугались — защиты никакой, а угроза серьезная.
В бараке вдоль коридора было более десяти комнат, где жили взрослые, в том числе мужчины, но к нам на помощь вышла женщина, уже приличного возраста — Ларичева Мария Филипповна. Она пристыдила рыбаков, больше они к нам не приставали. Правда, этой ночь мы уже не спали. А утром соседи стали делиться впечатлениями — кто как отгораживался: кто шкаф к двери придвинул, кто дверь привязал к кровати. А вот тетя Маруся не побоялась ни за свою семью (у нее было четверо детей без мужа), ни за себя. Она, женщина, преподала урок нравственности всем.
Тяжело было жить без родителей, иногда обижали, но всегда находились и заступники, и доброжелатели. На них и земля держится. Добрая им память».
Людмила КРЮЧКОВА
Водники. Часть 1
Водники (часть 2)
22.06.2010