Московский областной общественный фонд
историко-краеведческих исследований
и гуманитарных инициатив

29 августа 1949 года прошло испытание первой советской атомной бомбы. Секретным указом Верховного Совета СССР большая группа участников ее создания была удостоена правительственных наград. Среди ученых звания Героя Социалистического Труда удостоены Курчатов, Флеров, Харитон, Щелкин и Доллежаль. Каждому подарили по даче на Рублевском шоссе и по автомобилю “Победа”.

Но все же главное, за что Флеров получил награды, – его письмо Сталину. Письмо, которое запустило атомный проект СССР.

Черновики в секретном портфеле

У каждого ученого, занятого в атомном проекте, был особый портфель – секретный. В нем он обязан был хранить любую бумагу, на которой делал записи, даже если это был листок с единственной закорючкой. Был такой портфель и у Флерова. Раз в месяц, согласно правилам секретности, содержимое портфеля проверяли сотрудники Первого отдела. Проверяли все, кроме папки, которая была опечатана личной печатью Флерова. В папке черновики нескольких писем. Написаны фиолетовыми чернилами на страничках из школьной тетради.

В папке и хранился черновик его письма Сталину, написанного в апреле 1942 года из Йошкар-Олы. Оригинал до сих пор не обнаружен.

Приведу черновик письма с некоторыми сокращениями.

“Дорогой Иосиф Виссарионович!
Вот уже 10 месяцев прошло с начала войны, и все это время я чувствую себя в положении человека, пытающегося головой прошибить каменную стену.
В чем я ошибаюсь?
Переоцениваю ли значение “проблемы урана”? Нет, это неверно. Единственное, что делает урановые проекты фантастическими, – это слишком большая перспективность в случае удачного решения задачи. Мне приходится с самого начала оговориться. Может быть, я не прав – в научной работе всегда есть элемент риска, а в случае урана он больше, чем в каком-либо другом… Однако представим на минуту, что с ураном “вышло”. Правда, революцию в технике это не произведет – уверенность в этом дают работы последних довоенных месяцев, зато в военной технике произойдет самая настоящая революция. Произойдет она без нашего участия, и все это только потому, что в научном мире сейчас, как и раньше, процветает косность.
Мы все хотим сделать все возможное для уничтожения фашистов, но не нужно пороть горячку – заниматься только теми вопросами, которые подходят под определение насущных военных задач…
Прошу для доклада 1 ч. 30 мин. Очень желательно, Иосиф Виссарионович, Ваше присутствие – явное или неявное…”

История эта не новая, она всегда подается так: лейтенант Флеров обнаружил, что в американских научных журналах исчезла атомная тема. И тут же засел за письмо Сталину. Но это лишь финал напряженной истории. Прошло не менее полугода, прежде чем Флеров после просмотра научных журналов написал письмо Сталину. Бумаги из секретного портфеля раскрывают драматизм ситуации – и рисуют образ упорного целеустремленного человека.

Совет вождю

Письмо Сталину Флеров заканчивает так: “Это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду… когда удастся решить задачу в Германии, Англии или США”.

Вряд ли он сложил бы оружие – не тот характер. Упорства, настойчивости Флерову не занимать – он с юности твердо и неуклонно шел к цели, которую ставил себе. Обратим внимание и на фразу “чувствую себя в положении человека, пытающегося головой прошибить каменную стену”. Он не остановился бы до момента, пока не рухнет стена. Потому что за стеной грандиозная цель – создание невиданного оружия, которое может спасти страну.

Флеров бесконечно настойчив. Начиная с декабря 1941 года он пишет разным адресатам: нужно браться за создание урановой бомбы, и браться немедленно, немцы ее уже разрабатывают. Письма страстные, убедительные, с массой аргументов. Пишет Курчатову, пишет академику Иоффе, пишет уполномоченному Государственного комитета обороны по науке Сергею Кафтанову, пишет помощнику Сталина Поскребышеву. Причем инженер-лейтенант не стесняется давать указания партийным чиновникам высокого ранга.

В письме Кафтанову расписывает, кто чем должен заниматься:

“Телеграфировать в Англию и Америку с просьбой выслать хотя бы краткую сводку полученных ими результатов”. И предупреждает: “В полученных материалах будет, безусловно, элемент засекречивания, поэтому копию всего присланного прошу переслать мне для того, чтобы можно было определить, что же наконец там сделано за это время!”

Флеров и Сталину не постеснялся дать совет:

“… считаю необходимым для решения вопроса созвать совещание в составе академиков Иоффе, Ферсмана, Вавилова, Хлопина, Капицы, Лейпунского, профессоров Ландау, Алиханова, Арцимовича, Френкеля, Курчатова, Харитона, Зельдовича; докторов Мигдала, Гуревича. Желателен также вызов К. А. Петржака”.

А Поскребышеву Флеров пишет:

“Уважаемый товарищ!
Очень прошу Вас довести основное из изложенного в письме до сведения самого Иосифа Виссарионовича. Вопрос об уране находится сейчас в такой стадии, когда только личное участие тов. Сталина может чему-нибудь помочь”.

Флеров добился, чтобы в декабре 1941 года тему урановой бомбы рассмотрел Президиум Академии наук. Вывод академиков: продолжить исследования в труднейших условиях войны – дело абсолютно невозможное. Еще одна иллюстрация к словам Флерова: пытаюсь прошибить каменную стену.

Из письма Курчатову в феврале 1942 года: “Был сильно обижен и еще и сейчас не отошел”. Вот как: обижен! Но Флеров не был бы самим собой, если бы после этого не продолжил пробивать стену.

Почему молчал Кафтанов

В письме Поскребышеву есть знаменательная фраза: “Очень был бы рад получить объяснение от тов. Кафтанова по поводу его молчания”. Да Кафтанову и в голову не могло прийти отчитываться перед каким-то инженер-лейтенантом первого ранга, тем более посылать ему на фронт сверхсекретные данные разведки! Сергей Кафтанов отвечал за науку перед Сталиным. Он знал по докладам разведки о том, что в США и Англии ведутся работы по урановой теме. Знал, что исчезли публикации по ядерной физике из научной печати…

Анализ ситуации шел, и анализ основательный. До письма Флерова информация из самых разных источников, включая немецкие, поступала как минимум полгода, а то и больше. Предположения Флерова подтверждались одно за другим. К середине 1942 года в Государственном комитете обороны имелось достаточно сведений о том, что работы по созданию атомной бомбы ведутся как в фашистской Германии, так и в США.

Все сошлось в одну точку – точку принятия решения. Из воспоминаний Кафтанова о совещании у Сталина: “Я говорил: “Конечно, риск есть. Мы рискуем десятком или даже сотней миллионов рублей. Если мы не пойдем на этот риск, мы рискуем гораздо большим, мы можем оказаться безоружными перед лицом врага, овладевшего атомным оружием”. Сталин подумал и сказал: “Надо делать”. Таким образом, можно считать, что Флеров оказался инициатором принятого решения”.

В октябре 1942 года Курчатов вызван в Москву. Распоряжением Сталина его ставят во главе группы по созданию атомного устройства боевого назначения.

Флерова отзывают с фронта. В августе пишет другу: “Виделся с Игорем Васильевичем. Работа будет разворачиваться по тому же направлению, как до войны. Поэтому очень будут нужны все радиотехнические детали: лампы, лабораторные мелочи…”




Как шла работа над атомной бомбой – своя грандиозная история. Флеров в центре работ по проекту. Он руководитель сектора в знаменитом ЛИПАНе – Лаборатории измерительных приборов Академии наук: так ради секретности шифровался объект, который занимался разработкой атомной бомбы. Ныне это Курчатовский институт.

С сотрудниками своего сектора Флеров занимался исследованием свойств плутония. Вопрос, который стоял перед исследователями, был краток: можно ли найти условия, когда сгорание плутония в атомном реакторе будет сопровождаться накоплением нового горючего? Если “да”, то откроется путь к бомбе с необходимым количеством плутония, необходимого для взрыва…

… 29 августа 1949 года, во время испытания первой советской атомной бомбы, Георгию Флерову поручено следить за фоном нейтронов в собранном заряде. Он и Курчатов наблюдают, сколько импульсов от нейтронов регистрируется за минуту. Все идет согласно расчетам. Вдруг за две минуты до момента Икс фон нейтронов удвоился, а это значит, что вместо взрыва произойдет хлопок. Пшик, а не атомный гриб. Флеров и Курчатов тревожно переглянулись, но поправить невозможно – уже идет обратный отсчет секунд: 5… 4… 3… 2… 1… пуск! На горизонте растет, поднимается зловещее облако.
Есть у СССР атомная бомба!
Испытания прошли успешно. А Флеров покинул оружейный проект. Навсегда.

Академик и Поэт

И Флеров, и другие ученые занимались созданием бомбы с энтузиазмом. Причина энтузиазма – в бомбе хорошая физика. Так выразился итальянский физик Энрико Ферми, один из ведущих разработчиков атомной бомбы в США. Выражение можно отнести к разряду циничных, но цинизм предполагает неискренность, а Ферми был честным. Так мог сказать и Тамм, и Сахаров, и Зельдович, и Флеров, да любой из Арзамаса-16. Физика атомного, а тем более термоядерного взрыва – рай для теоретика. Но раз за разом повторять пройденное – не всякому по душе. Скука…

Вот Сахаров остался в Арзамасе-16. И занимался в общем-то рутиной. Что в конечном итоге и занесло его в другую сферу исследований – устройство общества. И он принялся создавать свой проект этого устройства. Последствия известны.

Тамм вернулся в Физический институт Академии наук, занялся изучением фундаментальных проблем физики элементарных частиц. Зельдовича давно влекла астрофизика – она неисчерпаема для исследователя. И Флеров, который дал решающий пинок лавине военного атома, предпочел заниматься чистой наукой. В 1957 году он основал и возглавил Лабораторию ядерных реакций в Дубне – в Объединенном институте ядерных исследований.

Он был человеком широких интересов. Именно Флеров в 1963 году пригласил в Дубну курс Щукинского театрального училища Юрия Любимова со спектаклем “Добрый человек из Сезуана”. Когда Любимову отдали Театр на Таганке, он создал общественный совет при театре, в который вошли властители дум тогдашнего времени – писатели, художники, композиторы, ученые – и разумеется, Флеров. Взаимная симпатия возникла между ним и Высоцким…

По поводу избрания Флерова действительным членом Академии наук поэт сочинил для капустника:

И в Дубне, и на Таганке что-то ставят, что-то строят.
Сходство явно, но различие кошмарно:
Элементы открывают, и никто их не закроет,
А спектакль закрыть – весьма элементарно!
Пусть другие землю роют, знаем мы, что здесь откроют
Сто четырнадцать тяжелых элементов.
И раз Флеров – академик, значит, будет больше денег
На обмытие его экспериментов!

P.S. Современники говорили, что Флёров мог бы с успехом сыграть в каком-нибудь гангстерском фильме крестного отца. Академик Векслер однажды сказал: “Георгий Николаевич, да вы же настоящий бандит!” И Флёров принял это как комплимент…

24 октября 2012 года новому химическому элементу Периодической таблицы Менделеева с атомным номером 114 присвоено имя – флеровий.

Электронный научно-исторический журнал «Родина» – https://rg.ru/2019/08/29/rodina-vyzovy-flyorova.html

24.02.2022